«Радон». Зона строгого режима

Паутина колючей проволоки, железобетонный забор с периметральной сигнализацией, вышки с прожекторами. На въезде вооруженная охрана, сторожевые псы — все как полагается на зоне строгого режима. Вот только люди здесь без конвоя и без специфических тюремных роб.   Контейнеры для перевозки источников, готовые к транспортировке Коченевский район Новосибирской области. Рабочий поселок Чик, сорок километров от областного центра. Узкая асфальтированная дорога, минуты три на авто — и зона. Если точнее — региональный специализированный комбинат «Радон» по приему, хранению и захоронению радиоактивных отходов. Место выбиралось в 60-х годах. Основными критериями были близость крупного промышленного центра и подходящие геологические условия, а именно: водоносный горизонт на глубине 18 метров, что соответствовало самым строгим санитарным нормам. Это гарантия того, что подземные воды не подойдут туда, куда им совершенно не нужно, и не произойдет радиационной миграции. С 1966 года комбинат, один из 16-ти разбросанных по России, официально начал свою работу. Сейчас «Радон» обслуживает Новосибирскую, Омскую, Томскую, Кемеровскую области, Алтайский и Красноярский края. Не берем во внимание Томск-7, Красноярск-45, Новосибирский завод химконцентратов — у таких ядерных «монстров» свои полигоны и свои службы. Комбинат обслуживает только мирные предприятия — медицинские учреждения, НИИ, заводы, шахты, так или иначе имеющие дело с радиоактивными источниками. Например, кобальтовые, цезиевые и иридиевые источники используются в уровнемерах, в приборах дефектоскопии; плутоний применяется в пожарных извещателях. Естественно, источники ионизирующего излучения — неотъемлемая составляющая рентгенкабинетов. Когда у источников проходит период полураспада, активность их падает, после чего им прямая дорога на «Радон». Кроме непосредственно источников, комбинат принимает продукты дезактивации, загрязненные радиацией материалы, ветошь, фильтры, лампы с содержанием трития и даже биомассу подопытных животных. Опасные грузы в специальных контейнерах перевозятся спецтранспортом комбината, в особых случаях — с усиленной охраной. Маршрут движения согласовывается с администрациями городов и областей, органами санэпиднадзора и ГИБДД. «Радон» также занимается доставкой изотопов, поступающих в Новосибирскую область, до потребителей, производит индивидуальный дозиметрический контроль сотрудников предприятий, работающих с источниками (таковых в области около 1200 человек), и обследованием стройплощадок и материалов на предмет выделения радона и наличия гамма-фона. Наши корреспонденты побывали на объекте и с ходу бомбардировали директора комбината Николая Степанова вопросами о безопасности.  Дозиметрист Евгений Цветков замеряет фон у открытой емкости. На табло — 2757 микрорентген в час  — Кроме зоны строгого режима, у нас предусмотрена санитарно-защитная зона радиусом 500 метров, — сообщил господин Степанов. — Затем идет пятикилометровая зона наблюдения, на территории которой мы постоянно отбираем пробы воды, почвы и воздуха. Загрязнения не обнаруживали ни разу. Нас постоянно проверяют санитарная служба, госатомнадзор, гидрометслужба, всевозможные экологические организации. Я к этому нормально отношусь: чем больше контроля, тем нам спокойнее живется. Экскурсия по «Радону» началась с осмотра спецтранспорта. ЗиЛы-555 оборудованы закрытыми кузовами и кранами для загрузки контейнеров. Водительские кабины защищены свинцовыми экранами. Какие-то инциденты в дороге практически исключены: даже если машина попадет в аварию, радиоактивного загрязнения не случится. Контейнеры прочные, герметичные, жестко закреплены в кузове. Сами по себе они большого фона не дают. Перед выездом из зоны строгого режима автомобили проходят дозиметрический контроль в санпропускнике, в случае загрязнения дезактивируются специальными растворами. Получается стерильно, как в аптеке. К самой зоне внутри комбината ведет длинная дорога с тревожными желтыми таблицами на обочине. — Это правила для персонала, — комментирует директор. — Люди должны помнить, где они находятся и с чем имеют дело. Вновь шлагбаум. За ним — зона. В здании санпропускника корреспонденты оставляют в книге записей паспортные данные. Таковы правила, ведь иногда соблюдение режима проверяют пристрастные органы, вплоть до ФСБ. Здесь же — лаборатория радиационного контроля. Инженер-физик Николай Алферов занимается непосредственно спектральным анализом проб. Для этого в блок детектирования — эдакую толстенную свинцовую болванку — закладывает, допустим, горсть земли, а далее умная техника на мониторе выстраивает графики радионуклидов. — А стенки-то в блоке зачем такие толстые? — въедливо спрашиваю у Алферова. — Чтобы защитить пробу от естественного космического и земного гамма-излучения. Ведь гамма-фон идет из космоса, от земли, непосредственно от самих исследуемых веществ. В детекторе же считываются только показатели активности вещества. Надеваем белые халаты и шапочки. Начальник пункта хранения радиоактивных отходов Сергей Приступа выдает нам нагрудные дозиметры. Проходим в зону. Справа из-под земли торчат какие-то трубы и таблицы со значками радиоактивности. — Здесь на глубине четырех метров пять емкостей по двести кубометров каждая, — перехватывает мой взгляд директор комбината. — Они предусмотрены под жидкие отходы, но пока пусты. Заказчики передают нам жидкости в зацементированном виде, и мы принимаем их как твердые. Останавливаемся на асфальтированной площадке. Дозиметрист Евгений Цветков делает замер, прибор высвечивает 14 микрорентген в час. — Видите, естественный фон, — сообщает он. — В Новосибирске даже поболее будет, ведь город стоит на гранитном массиве, а гранит дает повышенное излучение. Меж тем под нами — 600 кубометров отходов. Вся таблица Менделеева. — Сколько же здесь активности? — Под землей в совокупности около 20 тысяч кюри. Вам вряд ли это о чем-нибудь скажет. Могу расшифровать: кюри — единица активности, равная 3,7 на 10 в десятой степени актов распадов в секунду — Не продолжайте. Скажите просто: 20 тысяч кюри — это много? — Много…   Емкость колодезного типа, называемая синусойдой. На глубине шести метров — источники ионизирующего излучения Заходим во вместительный ангар, похожий на большой металлический гараж. Кругом бетонные плиты. Под ними — емкости. Делаем замер — 57 микрорентген в час. — Это и радиацией не считается, — говорит Евгений Цветков. — Когда мы это закатаем асфальтом, фон будет как в детском саду. Вдоль стен лежат желтые и серые круглые болванки — контейнеры. Господин Цветков раскручивает один из них и вытаскивает штоф — небольшую трубку из специального сплава. — Вот сюда, в углубление, закладывается источник размером со спичечную головку. Источники бывают разные — активностью 3,3 и 6,6 кюри. В открытом виде они очень опасны. — Я надеюсь, эта трубка пустая? — Конечно, иначе я бы отсюда уже сбежал. А так смотрите — 38 микрорентген Почти посредине ангара — огромная установка с конусообразным бункером. Здесь готовят цемент и заливают им емкости по мере их заполнения. — Слушайте, а фотографии у меня получатся? — напрягается наш встревоженный фотокор Татьяна Кравченко. — Я слышала, радиация засвечивает пленку… — Не беспокойтесь, получатся. Какая тут радиация… В углу сооружение, похожее на колодец. Оно так и называется — емкость колодезного типа, или иначе — синусоида. На поверхности сооружения — свинцовые слитки для защиты во время работы. Горловина у емкости имеет спиралевидную форму, потому и называется синусоидой. Сюда сбрасываются непосредственно отработавшие свое источники — кобальт, цезий, стронций. Сама емкость объемом 0,8 куба находится на глубине шести метров. Синусоидальная горловина препятствует прямому выходу гамма-излучения, оно преломляется и гаснет. По мере заполнения емкость также будет залита свинцом и зацементирована. Одна такая уже заполнена источниками. В ней — порядка двух десятков тысяч кюри. Наше внимание привлекает отодвинутая плита. Там, на глубине, темно, лишь смутно угадываются желтые предметы. — Это рабочая емкость, а предметы — пожарные извещатели. Евгений Цветков делает замер прямо над «погребом», прибор высвечивает что-то очень нехорошее — 2757. Я тупо гляжу на подозрительную цифру и осторожно спрашиваю: — Это… э-э-э… фон? — Да, 2757 микрорентген в час. Очень захотелось домой. — Что вы расстраиваетесь? — начальник ПХРО Приступа явно уловил мое настроение. — О курортах в Карловых Варах слышали? Так вот, считайте, что вы там радоновые ванны приняли. Американцы своими последними исследованиями установили, что медленные малые дозы радиации влияют на здоровье негативно, а кратковременные большие (большие — в разумных пределах, конечно) — наоборот. Онкологические заболевания ведь как лечат? Пораженные ткани облучают большой, но кратковременной дозой. Вот если бы вы над этой емкостью раскладушку поставили да пожили бы здесь недельку, тогда я бы вам не позавидовал Возвращаемся, по пути заглядываем в камеру перегрузки. Дозиметрист Юрий Гаженко выполняет здесь очень ответственные операции по перезарядке источников. Примитивно это звучит так. Дозиметрист открывает свинцовый контейнер, специальными длинными щипцами достает заряженный источник, через увеличительное стекло сличает его номер, затем вставляет радиоактивную штуковину в приготовленную трубку — такую, что нам демонстрировали в ангаре. Вся операция происходит под защитой, представляющей собой двойные, пятисантиметровой толщины освинцованные стекла и свинцовые болванки по бокам, ввиду своей формы называемые ласточкиными хвостами.  Директор спецкомбината «Радон» Николай Степанов. Фото Татьяны КРАВЧЕНКО  Вновь заходим в санпропускник, где Сергей Приступа специальным прибором делает замеры с обуви. Если загорится красная лампочка, значит потребуется дезактивация. Нет, зеленая. Слава богу. Фотокору, кстати, замеряли синтетические брюки — синтетика может притягивать заряженные радиоактивные частицы. Все оказалось в порядке. Но руки нас заставили вымыть, причем самым кондовым хозяйственным мылом. Оно считается неплохим дезактиватором. А вообще персонал, работающий в «грязной» зоне, систематически моется в местном душе. Сначала под холодной водой (так как теплая открывает поры кожи, в которые можно затереть «грязь»), затем под нормальной, как «белые люди». Если после такого душа дозиметр свидетельствует об оставшейся радиации, сотрудник вновь возвращается в душ и моется с порошком и содой. — При работе с сыпучими загрязненными продуктами мы используем респираторы, — говорит Сергей Приступа. — Есть у нас и специальные герметичные костюмы для работы в сильно запыленных помещениях или с большими дозами радиации. Но применять их нам ни разу не приходилось. Снимаем дозиметры, смотрим через них на свет. Ниточка не отклонилась. А отошла бы хоть на одно деление — считай, что 10 тысяч микрорентген — твои. — А вдруг вода все-таки размоет емкости, — пытаюсь спрогнозировать потенциальную катастрофу. — Не размоет. Даже если вода и подойдет к емкостям, что само по себе невероятно, цемент от этого только крепче станет, — директор Степанов терпеливо объясняет несостоятельность прогноза. — Считается, что активность в той же синусоиде будет сохраняться лет триста. Но запас прочности у наших емкостей очень большой. — А если террористы проникнут? — Пусть попробуют, а я посмотрю, как это получится. Раньше комбинат был огражден лишь «колючкой», бывало, и грибники захаживали. В последние годы спецкомбинаты вроде нашего попали в правительственную программу радиационной безопасности, нас теперь неплохо финансируют. Ограждение поставили, современную сигнализацию, видеонаблюдение. Охрана надежная. Так что физическая защита у нас теперь на уровне. — Какой самый необычный груз вам пришлось хоронить? — Из Чернобыля в Новосибирск однажды прибыли три самолета Ан с загрязненными двигателями. Произвести дезактивацию было трудно, и мы захоронили двигатели у нас. В конце разговора нас еще раз заверили, что ничего страшного за время пребывания на комбинате с нами не случилось. Мы же, мол, не таскали в карманах всякую гадость, как два солдата в Московской области. Парни где-то «приватизировали» источник и решили его продать. Тот, который носил его при себе, умер через сутки, второй до сих пор в больнице. — А говорят, после таких экскурсий следует принять «на грудь»… — Это уж как вы хотите. Но принимать надо было до того. Кстати, на некоторых производствах, связанных с высоким гамма-излучением, спиртное весьма показано. Но это уже совсем вредная работа. У нас такой нет. P.S. А «радоновую ванну» я бы лучше в Карловых Варах принял…